Он запинается за что-то, разражается грязной руганью, а потом орет:

– Эй, Филлипс! Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришел играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.

Дом отвечает ему гулким эхом, отзвуки напоминают сдавленный смех. Провидение тайно потешается над происходящим: оно-то, в отличие от Швайгмана, знает правила начавшейся игры.

Нет, это вовсе не прятки. Скорее старинные английские салки, когда, чтобы попасть с одной стороны поля на другую – из прошлого в будущее, – приходится пройти через ад.

– Долбаная Филлипс! – психует Купер, останавливаясь посредине квадратного помещения в торце здания, в тупике. В нем только один дверной проем, который сейчас находится у Швайгмана за спиной. Правда, еще есть окно, но оно, как и прочие, заколочено. – Ты слышишь меня? Если ты сейчас же не явишься, я поставлю тебя на счетчик! Время пошло. Тик-так.

– Тик-так, – шелестящим шепотом откликается эхо, включая собственный секундомер. Но я не стану ждать.

Присев над маленькой горкой заранее приготовленных щепок, рассыпанных по полу вдоль дверного проема, с отпечатком подошвы, оставленным почти ровно посередине, щелкаю зажигалкой. Благодаря жидкости для розжига язычок пламени, едва коснувшись ближайшего кусочка дерева, мгновенно разрастается до широкой огненной полосы, охватывает косяк. Он тоже заблаговременно облит жидкостью для розжига.

Пламя смыкается, не оставляя ни единого промежутка, превращается в сплошную стену, которая трепещет, которая почти живет. Сквозь нее можно пройти, если, конечно, хватит сил и решительности. Если не побоишься нырнуть в огонь, в преисподнюю, которую пообещал другим.

Пламя сотнями жадных языков лижет кладку, пытается дотянуться до разбросанного по полу мусора, победно трещит, заглатывая очередную добычу, и восторженно ревет, заглушая доносящийся из комнаты голос. Швайгман истошно вопит, ругается, бесится, зовет на помощь, но я не могу разобрать слов. А ведь достаточно только одного…

Шепчу тихонько и почему-то верю, что он меня услышит:

– Шагни в огонь. Шагни в огонь. – Пячусь подальше от нестерпимого жара и по-прежнему повторяю: – Шагни в огонь. Очистись. Изгони из себя тьму.

6. Судный час. Купер Швайгман

Куп внимательно наблюдал за девушкой, и она об этом прекрасно знала. В том-то и весь смысл. Куп почти на собственной шкуре ощущал, как она болезненно корчится под чужим прицельным взглядом. Пожалуй, в тот момент Лейси Филлипс больше всего на свете хотела стать невидимкой. Незаметной для остальных, чтобы все проходили мимо, не обращали внимания, вообще не подозревали о ее существовании. И Куп – в первую очередь.

Эта Филлипс – дьявольская тихоня. В таких черти чечетку отбивают, говорила прабабка Швайгман. Вечно она прячет глаза, аж смотреть тошно. Вся такая из себя святоша! Наверное, время от времени исповедуется, перечисляя свои почти невинные грешки, и чувствует себя ангелом во плоти.

Вот и проверим, какой из нее ангел.

Для начала Куп предложил ей встретиться, но эта дура только испуганно замешкалась и зачем-то полезла в своей ежедневник. А там… Святые небеса! Несколько десятков баксов! Просто так, между страниц заложены, словно закладки у малолеток.

Конечно, дорога в рай для этой Филлипс и всей ее семейки вымощена фигурной плиткой. Охренеть, как некоторым везет прямо с рождения! Они еще ничего особого не сделали, а им уже все! На золотом подносе.

Куп взбесился, выхватил у девчонки блокнот и вытряс из него все баксы. Какой-то изворотливый коротышка попытался схватить отлетевшую в сторону купюру, но Куп одним ловким движением схватил проныру за шиворот и тряхнул посильнее, чтобы не зарился на чужое. Следом наподдал под зад, отправляя пинком в дальний путь. А сам опять развернулся к Лейси и ткнул ей в грудь ежедневником.

– Завтра еще принесешь, – заявил с интонациями, не принимающими возражений.

В ответ эта овца Филлипс лишь виновато проблеяла:

– У меня больше нет.

Ага. Так ей Куп и поверил!

– А ты найди, – отвесил дружеский совет. Увидел, что у девушки беспомощно дрогнули губы, и прямо ощутил, как пахнуло золотом. Так, наверное, чувствовали себя старатели на Аляске.

Куп хохотнул, довольный неожиданно сложившейся метафорой. Филлипс – его Клондайк, и он будет ее окучивать, пока есть такая возможность, пока не высосет все до последней капли.

Кто бы сомневался, разумеется, эта тихоня нашла денежки. Правда, не так много, как хотелось бы, да вдобавок скомканные и влажные от ее вспотевшей ладошки. Торопливо сунула их Купу прямо в школьном коридоре, полагая, что тот в присутствии большого количества посторонних людей не решится ее задерживать и наглым образом наезжать.

Ну, допустим, в тот момент не решился. Но ведь ничто не помешало ему отловить Филлипс немногим позже, прижать ее к стенке и потребовать уже не жалкую мелочь, а сумму посерьезней.

Невинные овечьи глазки в обрамлении пушистых ресниц беспокойно захлопали.

– Я столько не смогу, – упавшим голосом пролепетала Лейси.

Куп оперся рукой о стену в дюйме от ее острого плечика, хмыкнул и участливо поинтересовался:

– Стимул нужен?

– К-какой? – нервно запнулась Филлипс.

Да она точно непроходимая тупица! Хотя Куп и сам еще ничего толком не придумал – надеялся, будет достаточно неопределенного намека, чтобы эта тихоня перепугалась до посинения и стала шелковой. Но у нее, похоже, совсем мозги отказали, и придется теперь ломать голову.

Он прищелкнул языком, тоже для эффекта, чтобы припугнуть еще сильнее и чтобы сыграла в его пользу некстати затянувшаяся пауза, засунул свободную руку поглубже в карман брюк. Пальцы наткнулись на маленькую картонную коробку. Куп не столько определил на ощупь, сколько вспомнил: упаковка спичек из забегаловки возле автозаправки. И сразу возникла идея.

– У тебя дом на… – Куп назвал улицу и номер, для верности решив добавить детали: – Шторки такие… пестрые в цветочек… на первом этаже. А на втором – длиннющая гирлянда под карнизом.

Он хорошо помнил этот особнячок. Старый, возможно, даже старинный, родовой. Большой и весь до чертиков оригинальный: пристройки, балкончики, огромная терраса, украшенная деревянной резьбой, и бассейн – уж точно есть! – на заднем дворе.

– А еще – запоминающийся яркий флюгер.

– Да, – Филлипс старательно закивала. – Его дедушка перевез из своего старого дома.

Святые угодники! Какие милые подробности! Эта идиотка, должно быть, решила, что от подобной ерунды Куп вдруг расчувствуется, растечется розовым пуншем, смилостивится и оставит ее в покое. Да как же! И пусть не рассчитывает, что ее умоляющие взгляды привлекут чье-то внимание. Со стороны все выглядит так, будто он охаживает очередную девицу, а та не против – под маской напускной недоступности втайне млеет и хлопает глазками. И все проходят мимо, делая вид, что ничего не замечают.

– Будет жаль, если твой домик однажды пуф-ф-ф, – Куп, сложив губы трубочкой, дунул в лицо перепуганной овечке, да так, что та зажмурилась и втянула голову в плечи. Но ни грамма не въехала! В глазах, округлившихся секунду спустя, плескались только отчаяние и страх. Разума – ноль.

Тогда он выудил коробок из кармана, вытянул из него одну спичку и чиркнул ею по коричневой полосе. Спичка вспыхнула, плюнув искрой, и Куп приблизил огонек к лицу Филлипс. Девчонка сморщилась, дернула кончиком носа и, если могла бы, слилась бы со стеной. Пламя отразилось в ее расширенных от испуга зрачках.

– Сгорит, – пояснил Куп для верности и добавил сочувственно: – Если, конечно, бабки не найдутся. – А потом ухмыльнулся самодовольно. – Но я не тороплю, даю тебе целую неделю на поиски.

– Швайгман! – разнеслось по коридору.

Не то чтобы Куп испугался, просто эффект неожиданности сработал. Пальцы дрогнули, спичка выпала – полетела вниз, но потухла еще на пути.

– Ты соображаешь, что делаешь?

Куп обернулся. Ну конечно, мисс Хетчет – увядшая красотка на должности рядового школьного промывателя мозгов. Психолог. Психологиня. Психичка! Вечно ей больше всех надо.